Генри Морли. «Пирог с беконом» (перевод)

В стародавние времена жил да был на белом свете могущественный кудесник Пикротоксин. Супруга же его Мениспер* — бесхитростная, работящая, обычная самая из обычных женщина чародейного дара лишена была совершенно. Пикротоксин, сам будучи великим магом, не захотел, чтобы в дому его стала обитать еще одна персона, искушенная в колдовских делах, потому и предпочел в жены подобрать он себе не более чем просто добрую хозяюшку — которая дивилась бы всечасно чародейной его искусности и всегда безропотно во всем ему повиновалась. С такой по житию сопутницей Пикротоксин, отвлекаясь иногда от своей магии, окунаться мог в любой, когда ему заблагорассудится, час в безмятежную счастливую жизнь обыкновенного человека.
____________
* Имя героини перекликается с латинским наименованием интродуцированного в Европу из Восточной Азии и Северной Америки токсичного растения луносемянника (Menispermum), применявшегося в фармации в XVIII — XIX веках; к английскому названию того же растения (Moonseed) отсылает и прозвище (см. ниже) смотрителя маяка. (Примечание переводчика)

Детей у них не было; жили они неподалеку от морского пролива вдвоем в одиноком домике на пологом склоне высокого голого холма, на самой вершине которого стоял маяк. На железной решетке маячной башни смотритель — старичок по прозванию Лунное Семечко — возжигал каждый вечер огонь, свет которого помогал проплывавшим по проливу судам выверять в ночные часы безопасный курс. Склоны холма являли собой обширные, местами каменистые, местами заболоченные пустоши; на твердых местах росли лишайники, грибы-дождевики, папоротники и хвощи, участки покрытой мхом болотной трясины на торфяниках испещрены были лужами, а ближе к вершине — под самыми облаками, в пору, когда набегали они, чтобы пролить на землю дождь, — просматривались только россыпи известняков и каких-то камней красного цвета. И когда лили дожди, обращались лужи в настоящие озера, на коих меж скользящими над ними клочьями тумана узреть можно было лишь диких уток и выпей. Холм тот после постройки на нем маяка окрестный люд называть стал Бакеном.

На самой вершине холма тихо жил-поживал подле вверенного его попечению маяка старичок Лунное Семечко. В повозке, в которую впрягал он своего маленького шотландского пони, каждый день, если только не лил сильный дождь, возил он к маяку с низин дрова и уголь.

Пониже, где-нибудь на склоне того холма путешественник, забредший в те места, наткнуться мог и на жилище могущественнейшего обаятеля Пикротоксина и его супруги Мениспер. Почему «где-нибудь»? Да потому что дом их лишен был постоянного, определенного раз и навсегда места расположения; великий муж по не всегда понятным прихотям своим перемещал его раз за разом на самые разные места склона. То спускал он его вниз до самого подножия, то переносил по окружности на противоположную сторону холма — к великому иногда неудобству жены. Представьте такое хотя бы: возвращается она с рынка с тяжеленными корзинами в руках к месту, где пару лишь часов назад стоял их дом — и что обнаруживает? Обнаруживает, что, пока была она в отлучке, Пикротоксину взбрело вдруг в голову передвинуть дом неведомо куда, и, оглядываясь на все четыре стороны, не может нигде теперь она его заприметить! Да и забывал он частенько переместить вместе с хозяйственными постройками, что при доме, кур всех, гусей, уток, поросят, и приходилось тогда бедной женщине самой перегонять всю их живность на какое-нибудь весьма отдаленное порой новое пристанище их жилища.

Прообитавший под одной с Мениспер крышей немало уже лет Пикротоксин давно понял, что ему, дабы не вносить разлада в согласную их пасторальную жизнь, никогда не следует пренебрегать всеми теми блюдами и всеми теми выпечками, коими потчевала его воспитанная как обычная деревенская девица женушка: ее жареным со свиным шпиком картофелем, ее густым овсяным супом с патокой, ее жесткими, запечными в промасленном тесте яблоками. И никогда не забывал он воздавать хвалу первейшему ее блюду — дерзновенному, любимейшему во всей здешней округе образчику кулинарного ее искусства: пирогу с беконом, резаными яблоками и луком, с всегдашней толстой маслянистой коркой на нем. Разящий, сногсшибающий поистине запах пирога такого, в час, когда Мениспер его пекла, долетал аж до моря; однажды кормчий проходившего в проливе корабля уловил вдруг его, после чего, задрав нос свой и поставив его по ветру, позабыл про штурвал — и посадил судно на мель!

Но, разумеется, могучему кудеснику вполне по силам было, постаравшись как-нибудь, привнести в свои обеды поболее разнообразия, — чтобы не довольствоваться одними лишь теми блюдами, которые готовила по крестьянской своей выучке Мениспер. В ту пору, когда приловчился получать он посредством магической своей искусности самые достоверные сведения о всех событиях при дворе короля, выведал он и час, когда король Коккул садится обедать. И вот — воссел Пикротоксин за свой обеденный стол минута в минуту в срок обеда во дворце, и когда поставила пред ним Мениспер свежеиспеченный образчик знаменитого ее пирога, воскликнул: «Добрая моя женушка, да ведь пирог-то твой сегодняшний — столу любого короля приличен! И как раз король-то наш его сегодня и съест! Вверх, пирог — через дымоход — и к королю Коккулу немедля! Дверь — распахнись! Обед дворцовый — сюда! на стол наш!» Пирог тотчас юркнул проворно в пасть камина и исчез в дымоходе, а в раскрывшуюся настежь дверь дома влетел… королевский суп! — и, плюхнувшись на скатерть, растекся по всему столу. Вслед за супом влетела и завалила весь стол целая куча всевозможных яств: отварная, жареная и тушеная рыба, птица — как домашняя, так и дичь, изыскано приготовленное мясо, а также торты, кексы и прочие деликатные сладости. Насыпались на скатерть фрукты и ягоды дорогостоящие, — после чего весь поданный обед полит был обильно всевозможными невиданными в тех местах завозными винами.

— Ну, старушка… обмен, скажу я тебе, вполне как будто бы справедливым получился! — оглядев яства, отметил заклинатель. — Король-то, пожалуй, даже и выгадал, ибо ценность пирога твоего знаменитого повыше будет всего… всего вот этого… не сомневайся ты! Ну, давай же, давай, налегай на всё со мною вместе!

— Но ведь ты, муженек, сам-то пирог мой есть сегодня не стал… хоть и нахваливаешь его, — молвила Мениспер. — А знала б я, что послать ты его надумал самому королю, положила бы в него самых крупных луковиц, и мяса поболе добавила бы я, и жира на корочку тоже.

— Не печалься, голубушка, состряпать что-нибудь такое эдакое особо для Его Величества сможешь завтра ты… А мне, знаешь, по нраву, очень даже по нраву пришлась затея эта — обмениваться вот так обедами; и потому с сегодняшнего дня считать ты можешь себя единоличным и несменяемым поваром короля Коккула! Что же до нашей с тобой еды — довольствоваться будем, шума не подымая, всем тем, чем снабжать впредь нас станет его — короля — кухня… Ох, а недоеденного сколько же у нас! Так, прибирать впрок ничего не надо, накорми кабанчика нашего — тем, что для него потребно; остальное всё выброси!

Королевские торты, пирожные с кремами и желе вперемешку с ананасами, трюфелями и капустой последовали в свиную лохань, прочие же излишки — большей частью мясные — выброшены были в ближайшее болотце.

***

Коккул, король Лардизабалы, терять стал еженедельно по пять фунтов своего веса: по одному — от лютой досады, по четыре же — от скудности своих обедов.

В день, когда Пикротоксин надумал испытать трюк свой с пирогом, Коккул давал обед в честь прибытия к нему знатных заморских гостей, и чародей о том знал. Главным за королевским столом гостем был Парорекс*, Великий Герцог Ампелосский — повелитель капризный, склонный к вероломству, ко всему прочему привередливый до чрезвычайности гурман. И вот — когда лакей снял крышку с поставленной на стол супницы, суп весь поднялся вдруг из нее вверх, завис шаром над столом в воздухе, рванулся спустя миг в сторону Великого Герцога и ударил ему прямо в лицо, — после чего, разбившись на две струи, вылетел за дверь наружу!
____________
* В оригинале Великий Герцог именован Циссой (Cissa); cissa: редко используемый ныне латинский термин для парорексии (parorexia) — неразборчивой прожорливости с настоятельной зачастую тягой к странной, необычной пище. (Примечание переводчика)

— Сир! Сир! — вопили прибежавшие всей толпою из кухни перепуганные повара. — Обед ваш! весь обед! весь-весь! — вон же — улетел он!

И тут заполнять вдруг стал обеденную залу могучий дух лука, — предваривший собой явление из пасти камина испеченного супругой Пикротоксина прославленного ее пирога, который с глухим стуком поместил себя прямо посреди стола между Великим Герцогом и Его Величеством.

— Что это за причуды… у вас такие тут?! Какой ужас! — вскрикнул затрясшийся от головы до пят Великий Герцог.

— Ваше Величество, совет я вам даю послать времени не теряя за бонзами! — сказал королю премьер-министр Лардизабалы.

Бонз быстро доставили во дворец и привели в обеденную залу, и те, посовещавшись, объявили, что пирог, несомненно, подан был на королевский стол прямо из Рая. Всякий вкусивший его, добавили они, обретет благословение Небес, и пекся он там особо для почтеннейшего гостя сегодняшнего — Великого Герцога Парорекса.

— Да… но корка-то у него — черная какая, посмотрите! сажистая какая… Но хорошо, пусть своим смаком поудовольствует она языки и нёба наших бонз!

Бонз принудили есть пригоревшую, сажистую корку пирога, почтеннейшим же гостям короля довольствовать себе пришлось луком, яблоками и беконом, коими начинила Мениспер его чрево. Ни откушать чего-либо другого, ни отпить королю и всем его сотрапезникам в тот день не удалось; оставались на столе закупоренные бутылки с винами, но едва выдергивали лакеи из них пробки, вина тут же без остатка выбрасывались из них фонтанами, после чего вылетали струями в двери либо окна.

Райский пирог удостоился самых восторженных похвал; много слов было сказано о любезной заботливости, проявленной Гуриями к утонченным гастрономическим пристрастиям Парорекса, Великого Герцога Ампелосского. Сам же Великий Герцог не проронил до конца обеда ни слова. Утром следующего дня на быстром корабле отбыл он в свою страну, преследуемый, словно навязчивым призраком, луковым духом пирога, испеченного супругой кудесника. По прибытии на родину объявил он Лардизабале войну.

Когда на следующий день случился вторичный «обмен обедами», вновь послали за бонзами, и те, наевшиеся днем ранее вдоволь сажи с «райского» пирога, заключили единогласно, что поданные сегодня на стол сальные и до черноты зажаренные кружки́ картофеля вперемешку с кубиками бекона доставлены были демонами из кухни, бесспорно, самого Дьявола.

Вкушать такую снедь никто не отважился; король Коккул и весь его двор остались в тот день без обеда. О жестких запеченных в тесте яблоках, о тройке копченых селедок, зажаренных с капустой, подававшихся из каминного дымохода в последовавшие два дня взамен обеденных яств, приготовленных на королевской кухне, рассказывать обстоятельно я не буду.

Пикротоксин же каждый теперь день и изысканными яствами объедался, и дорогими винами упивался; после некоторых подправок в своей магии королевские супы, соусы и вина получал впредь он в супницах, фиалах и бутылках, и вскоре обломки редкой дорогостоящей посуды засорять стали мало-помалу пустынные склоны Бакена, на коих проживал — то здесь, то там, — удачливый заклинатель.

Простушка Мениспер за чистую принимала всегда монету всё, что ни говорил ей супруг; распирало ее от гордости, когда выслушивала он него она похвалы тем блюдам всем, кои готовились теперь в ее кухне исключительно для стола Его Величества; тотчас послушно брала она на вооружение шутливые, порой даже издевательские кулинарные советы и подсказки, которые подбрасывал ей раз за разом муж.

Король между тем обеды у себя во дворце отменил совсем; голод утолять он стал одними лишь бутербродами и только по утрам; к счастью, из рук его, по крайней мере до полудня, они не вылетали. Министры меняли ежедневно дворцовых поваров, придумывали разные хитроумные приспособления — вроде петель для висячих замков на блюдах и крышках к ним, — но толку от всех их забот таких совсем не было. Клич брошен был по всем городам и селениям Лардизабалы с обещанием жалования в тысячу крон в день всякому, кто сумеет приготовить на королевской кухне обед, которой Его Величеству удастся откушать. Но добиться для себя должности личного повара короля — с запредельной поистине платой за свои труды — не смог никто.

***

Однажды Мениспер, в пору, когда кабанчик их изрядно уже раздобрел, дернуло вдруг за язык сказать мужу такие слова:

— Посмотри на кабанчика-то нашего, муженек! Сам король, наверно, счастлив был бы с таким вот кабанчиком под дверью его!

— Вверх, кабанчик! и к королю Коккулу лети! У дверей его сядь и служи ему впредь привратником!

Кабанчик оторвался от земли, завис в паре ярдов от нее, — и затем рванул стрелой по воздуху в сторону столичного города. Мениспер же расплакалась.

— Любезная женушка, — принялся утешать ее супруг, — знай, не сгинул кабанчик твой, увидишь ты его скоро! Да-да, непременно свидишься ты с ним! Более того, возблагодарит тебя сам король Коккул за всю стряпню твою для него, возблагодарит на глазах придворных своих всех и всего народа! Давай-ка запрем мы с тобой дверь, да прогуляемся кое-куда вдвоем!

Пикротоксин и Мениспер заперли дом и пошагали сквозь густой туман вниз по склону.

Не прошли они и сотни шагов, как долетел вдруг до их слуха цокот копыт позади, и вскоре обогнал их конный отряд рыцарей в латах, которые тянули за собой на веревке смотрителя маяка — старичка Лунное Семечко.

— Схватили, стало быть… конвоируют Лунное Семечко; и пешим ходом ведут его, — сказал Пикротоксин. — Значит, пони его где-то наверху возле маяка остался. До Лардизабалона (так звался столичный град Лардизабалы) хоть и недалеко, но почему бы нам с тобою, женушка, верхом до него не доехать!

Кудесник посвистал три раза — и маленький конек-пони рысцой сбежал к ним с вершины холма.

— Ухватись за его голову, женушка, и держи ее покрепче! — сказал Пикротоксин. — А я потяну его за хвост.

Обаятель потянул пони за хвост — и вытянул конька до крокодильей поистине длины. Затем с силой дернул он поочередно за все четыре его ноги, отчего враз они стали длинными как у самого высокого жирафа. Потом разломил он на три кусочка камышовую головку, бросил один через свою голову, а два других скормил с ладони коньку — и тот вмиг раздался вширь, обретя гиппопотамову ни дать ни взять стать и мощь!

— Надо же, вон же как питательны они — с камыша головки! — сказала Мениспер. — Жалко, что совсем я того не ведала, когда кабанчика нашего упитывала.

— А теперь, женушка, поедем мы с тобой ко Двору, проведаем там кабанчика нашего, да и короля Коккула. Ну-ка, ставь ты ногу на ладонь мне, — тянись, тянись, тянись вверх рука моя, — оп! — села ты! Усядусь теперь и я сейчас — вот! — да и поскакали мы!

Могучим скоком, подкидывая изрядно седоков, видоизмененный, крупнотелый пони быстро спускался вниз по склону.

— Ох, а это… это что ж такое?! — вскрикнула вдруг Мениспер. — Отчего ж борода-то у тебя отрастать — да как скоро! — начала вдруг?

И правда: Пикротоксинова борода делалась длиннее и длиннее, гуще и гуще, — неведомая какая-то сила с каждым подскоком на спине исполинского пони выбивала, казалось, прямо-таки власы из его подбородка вон наружу.

— А ты-то какой хорошенькой — круглой вон какой, пухленькой становишься! — сказал ей заклинатель; его супруга после каждого вверх подброса получала для костного своего каркаса не менее фунта тучности в дополнительную нагрузку. — До дворца когда доедем, фигура будет у тебя как раз под стать главной поварихе короля; я же с моею такой бородой сойду вполне за Премьер-Министра Луны!

— Луны, дружок?! С Луной ты, верно, наш холм с пустошью на нем сравнил!

— Нет-нет же, именно Луны! Видишь ли, женушка, король наш Коккул убежден твердо, что нет ему на всей Земле ровни в даровитости, уме и опытности, и ничего не остается мне, как нагрянуть к нему не из земель каких-то, а с Луны! И отбрось ты страхи все свои, королю послужу я на славу! Ну а ты — ты там, во дворце, и с кабанчиком своим увидишься, сидит он там под дверьми в палату Государственного Совета, да еще и должность личного повара королевского получишь. В конце же концов все подданные вместе с монархом их возблагодарят тебя и наград высоких удостоят за твою яблочную с луковицами и беконом выпечку! Смотри, вот мы уж и в главный град наш великий въезжаем!

— Ах, Пикротоксин, Пикротоксин, но не могу понять я, о чем… о чем говоришь ты мне… И какая служба… та, что на славу… при Дворе ждет там тебя? О, гляди-ка, все останавливаются… и все глаза на нас таращат… на нас и нашего пони — большущего такого пребольшущего! Смотри, все всадники и все экипажи в проулки заскакивают, чтоб путь нам дать! Мы ведь всю улицу… всю поперек заняли! Ах, как довольна я! меня ж прямо распирает от довольства — да, да, распирает; точь-в-точь как благородная, величавая такая леди… еду сейчас ко Двору я!

Когда доехали они до дворцовых садов, громадный пони переступил через ворота, грузным шагом протопал, вминая в почву траву на газоне, к дверям парадного входа и стал возле них. Всадник и всадница сообразили, что по причине необыкновенной рослости коня своего, гораздо удобнее им будет спешиться на крышу королевского дворца, нежели на ступени лестницы пред дверьми в него.

— А ну-ка, любезные, — крикнул с крыши Пикротоксин собравшейся внизу оживленной толпе лакеев, — соблаговолите доложить королю Коккулу, что пожаловал к нему с визитом Премьер-Министр Луны — вместе с поварихой для него лично! А конь наш пусть попасется пока на газоне здесь, не прогоняйте его, прошу я вас!

Пара необычных визитеров прошествовала по крыше к большой дымовой трубе камина, расположенного в зале Королевского Совета.

— Через дымоход мы этот и войдем! — сказал заклинатель.

В минуту, когда дворецкий с золоченым посохом в руке докладывал королю, что некая персона на дворцовой кровле, назвавшая себя Премьер-Министром Луны, в паре с очень толстой поварихой желают видеть Его Величество, — с грохотом свалился Пикротоксин из дымохода в пасть огромного камина; после чего сунул в дымоход руки и с силой стянул за ноги вниз раздобревшую, округлившуюся сверх меры Мениспер.

Мениспер, осмотревшись, углядела через раскрытую в зал дверь сидевшего на коврике у входа своего кабанчика.

— Дымоходу камина этого моего нужна, несомненно, основательная чистка, — сказал король Коккул, оглядев вновь прибывших визитеров. — Гляньте, сколько сажи вы из него вниз сюда ко мне выбили!

Пред королем стоял какой-то знатный вельможа в изящных золоченых доспехах с накинутым на плечи бордовым бархатным плащом; позади вельможи пятеро рыцарей держали в руках раскрытые кожаные мешки. За спиной короля стоял открытый денежный ящик; его содержимым — золотыми монетами — десяток разодетых щегольски королевский пажей готовились, по всей видимости, наполнять мешки.

— Сажи из дымохода как раз достаточно мы, Ваше Величество, и выбили, чтобы наполнить ею вон те мешки у них в руках! — громогласно объявил королю Коккулу Пикротоксин. — Да будет сажа, а не злато, достойной данью для бесчестного, вероломного врага вашего!

— Как мне должно понимать тебя, услужник мой новый?

— От Луны не утаиться, Луну вокруг пальца не обведешь! — отвечал ему чародей. — Примите же, Ваше Величество, совет от Премьер-Министра Лунного Правительства, который вмиг сумел определиться с верной платой для Парорекса, герцога Ампелосского, и, более того, доставил вам из вашего дымохода подходящую для того наличность!

— Твой… э-э… луношный совет кажется мне весьма разумным. И остроумным. Эй, пажи, злата не трогайте! взамен него набейте их мешки сажей вот этой всей!

Пажи поглядели печально на свои белоснежные камзолы и на свои ухоженные изящные пальцы — к коим, конечно, могла прилипнуть некая толика из содержимого денежного ящика. Управляться же взамен с вульгарной сажей ни желания, ни интереса у них совсем, видимо, не было.

Рыцари же тотчас прикрыли отверстия своих мешков, нахмурились и схватились за рукояти мечей в ножнах.

Как бы то ни было, но вся сажа переместилась с пола и из пасти камина в мешки чужеземных посланников.

Кудесник и его супруга подошли к монаршему столу.

— Вы, Ваше Величество, едва-едва не купили за свое злато фальшивый мир для вашей державы! — объявил королю Коккулу Пикротоксин. — Путем неусыпной слежки разузнал всё я о вероломных деяниях Великого Герцога из Ампелоса, и нагрянул я к вам сюда как нельзя вовремя — чтобы, наконец, разоблачить в ваших глазах это презренное ничтожество!

— Благодарность за сие тебе от меня! А после этого не соизволишь ли ты передать Великому Герцогу мой ответ? До Ампелоса доставит тебя на своем корабле высокий его вельможа сей…

— Высокий его вельможа!! — взревел чародей. — Знайте же: этот посланник, в бархат красный и позолоту обрядившийся, из одного приплода с тем привратником, который за вашими дверьми, я заметил, сидит.

— Это ты про того кабана, — король содрогнулся, — который с самого утра, объявившись невесть откуда, ходит неотступно по всему дворцу за мною по пятам?

— Да, Ваше Величество! Вот и этот тоже, кого назвали вы вельможей высоким — не кто иной, как кабан, и нет в нутре его ни-че-го кроме, знайте теперь, свинины! И если он и его сопутники — которые все той же свинской породы — не сознаются, что ввели они вас и весь честной здесь народ в заблуждение обличием своим человечьим, обратно к себе Ампелос отправлены они будут гирляндами сосисок!

Посланники после таких слов пали все руками на пол и возопили истошно:

— Правду, да! правду сказал он, сир! Свиньи мы все! свиньи! кабаны мы!

— Что ж, таким посланникам дать я могу в услужение вполне достойного им по чину лакея — моего кабана-привратника, — молвил король. — Не с Луны ль он тоже ко мне сюда свалился? — задал он вопрос Пикротоксину.

Снаружи послышался лязг доспехов, и королю доложили, что его рыцари разыскали персону, причастную, несомненно, к колдовским хищениям дворцовых обедов. Смотритель маяка, проживающий на холме Бакене, на склонах коего при их обозрении обнаружилось множество черепков битой королевской посуды, а также костей, схвачен ими и доставлен во дворец.

В палату ввели смотрителя маяка.

— Как зовут тебя, старина-приятель? — спросил его король.

— Лунным Семечком… зовут меня…

— Лунным! — вскричал король Коккул. — И ты с Луны тоже?!

Тут грянул вдруг в зале оглушительный звон от разбитого стекла: пони-великан смотрителя маяка, высота ног коего дозволяла ему просматривать все окна дворца, узрел в одном из них своего хозяина. Толчком огромной головы своей выбил он в самом большом из окон стекла вместе с рамой, протянул морду к руке Лунного Семечка и стал ее облизывать.

— Я… я, верно, не проснулся еще… — Коккул откинулся на спинку трона — с лицом человека, не сумевшего отгадать загадку и объявляющего, что он сдается. — Я сплю… я в постели… после съеденного на ужин переприправленного луком пирога свиного… с нападавшей на его корку сажей… Я сплю… и свет яркой полной Луны бьет прямо в лицо мне… Эти вот люди, — он указал на посланников герцога Парорекса, — что, вправду свиньи?!

Ампелосский вельможа и пятеро его сопроводителей вновь пали руками на пол.

— Свиньи! свиньи мы! Да-да! мы свиньи! — поголосили пронзительно они хором.

— А конь, конь этот чудовищный — как он тут, подле моего дворца объявиться смог? Он чей?!

— Гляжу я в глаза ему… — пробормотал старичок Лунное Семечко, — и, знаете, Ваше Величество, я б сказал, что у него глаза моего маленького пони. Но ежели и правда мой это конек… то взрасти он исподобился чудом каким-то до прямо-таки страшной громадности…

— Ну а тот вон — что под дверью моей сидит — свинской он породы тоже?

Пикротоксин кинул с искоса взгляд на женушкиного кабанчика, — и тот поднялся на задние ноги, подшагал к трону и отвесил королю вежливый поклон.

— Да, Ваше Величество, кабан я!

— Благородные господа… и кабаны высокородные… лунные министры и лунные… семушечки… — простонал король, — располагайтесь, прошу я вас, все вы тут во дворце моем как у себя дома! Караул! Спасите же меня! Кто-нибудь, уведите меня куда-нибудь отсюда… или разбудите же, наконец, меня!

Пикротоксин подошел к Его Величеству, и когда, подняв после поклона лицо, начал он с ним говорить, королю увиделось — или привиделось — что глаза и щеки «лунного Премьер-Министра» стали подлинно свинячьими, и над густою бородой его округлилось влажное кабанье рыло.

— Будьте уверены, сир, — говорил монарху обаятель, — интересы как всей Лардизабалы, так и вашей августейшей персоны в эту минуту серьезнейшего политического кризиса под надежнейшим присмотром — моим присмотром!

— О Небо! О Небо! — продолжал стенать бедняга король. — Голова… О, как же у меня голова… ужасно разболелась!

— Держава ваша может быть спасена, — продолжал Пикротоксин, — и недостатка в средствах для ее спасения я не вижу. Знаете, все сложности политической машины, которые могут озадачивать стороннего наблюдателя…

— Хватит пока! — неожиданно прервал его король. — Ты ведь вроде бы говорил, что с Луны повариху ко мне доставил? Быть может, при вспомоществовании новой кулинарши смогу я сегодня отобедать?

Чародей подвел к королю любезную свою женушку Мениспер.

— Не угодно ль будет Вашему Величеству принять под покровительство свое эту добрую женщину! Да будет впредь она главным вашим дворцовым поваром!

— Обличьем-то она и впрямь — подлинно королевская повариха! — сказал король.

С довольной улыбкой Мениспер присела в реверансе.

— Пусть времени не теряя берет она под начало дворцовую кухню и готовит для меня первейшее свое, вкуснейшее блюдо! На сегодня и одного лишь блюда достаточно мне будет — при условии, что сподобится оно устоять на столе, пока не доем я его.

— Сделано будет все по слову, вами сказанному, сир! — заверил короля Пикротоксин.

— Не угодно ли будет Вашему Величеству дать повеление, — подал голос один из королевских рыцарей, — как должно нам теперь поступить с изловленным нами колдуном Лунным Семечком?

— Премьер-Министр с Луны, посоветуй ты мне что-нибудь! — промолвил беспомощный и растерянный монарх.

— Пусть садится верхом он на громадного своего коня — и пусть обскачет он немедля все ваши земли. Пусть доведет он до слуха подданных ваших всех строжайший наказ ваш: при разделке свиных туш все снимаемые со спин беконные отрезы, равно как и изготовленный уже из них бекон самим не потреблять, а продавать; причем продавать только королевским скупщикам, коих вы, Ваше Величество, сейчас же уполномочите скупить в своих землях все без остатка упомянутые мною мясные изделия! И еще: пусть строго предупредит он народонаселение, что беконные отрезы сниматься будут с собственных спин всех тех, кто сего наказа дерзнет ослушаться!

— Скупить весь бекон на всех землях Лардизабалы?! В этом тебе видится какой-то государственный резон? Но быть по сему! Делай ты все, что сочтешь нужным и полезным, Премьер-Министр с Луны; и с посланниками этими из Ампелоса поступай так, как сам решишь! Повариха, обед мне подай к шести!

Король удалился во внутренние покои дворца; следом за ним потрусил кабанчик-привратник, чтобы занять новую позицию — подле дверей в монарший кабинет. С посланниками же Парорекса, Великого Герцога Ампелосского обошлись так, как обходятся с забредшими в людское жилище свиньями — не церемонясь изгнали их из дворца вон на улицу.

Лунное Семечко отправили в путешествие верхом на своем гигантском пони по землям Лардизабалы: доводить до подданных наказ о неукоснительном сбережении всего беконного мяса; сказано также ему было извещать всех, что цены на лук и яблоки, по каковым намеревается скупать и их тоже Его Величество король Коккул, будут несравнимо выше тех, что предлагают частные перекупщики.

Мениспер направилась в королевскую кухню, где спешно занялась приготовлением своего первейшего блюда. Когда поместила она пирог в печь, в кухне объявился вдруг Пикротоксин и позвал ее прогуляться с ним вместе по аллеям королевского сада — чтобы насладиться запахом произраставших там редких цветов. Королевская повариха, хоть и предпочитала она аромат лука запаху каких бы то ни было цветов, согласилась на несколько минут оставить кухню под присмотром поварской прислуги.

Не прошло и получаса, когда за дверью своего кабинета услышал вдруг король Коккул шум, вскрики и лязг латного металла.

— Сир! Мой повелитель! Государственной важности дело! Бумага — вот! Негодяй-предатель — вот! — донеслось до него из-за двери.

Король отворил дверь, и в кабинет ворвались несколько рыцарей-стражников и поварят. Двое стражников крепко держали за руки некоего незнакомца, бывшего едва ли не в бесчувственном состоянии; у кого-то в руках был лист бумаги — очевидно, распечатанное письмо; на ладони другого лежали шесть похожих на мелкие горошины семян какого-то растения.

— Обед для Вашего Величества выпекался в печи… — заговорил один из вошедших.

— Да-да, прекрасно!

— Да, сир, пирог ваш в печи был, а новая повариха, знаете, из кухни удалилась…

— О-ох! Пирог, ты сказал?!

— Да, сир, и никого там подле печи не было, если угодно сие вам знать, сир, когда этот вот человек выполз как змей из большого котла для варки рыбы! Крышку он открытой оставил… и плащ свой и шляпу в котле он оставил, и в кармане плаща мы карманный носовой платок его нашли… а за подкладкой шляпы письмо вот это спрятано было!

— Да, и еще, сир! — крикнул тот, кто держал на ладони семена. — В руке у него вот эти семена были, шесть этих вот семян — на горох, смотрите, похожи они, только размером поменьше. А из письма этого ведомо нам стало, что семена эти смертельно ядовиты!

— И вот же, сир, — добавил другой стражник — из тех двоих, что держали схваченного, — вот он — тот самый злоумышленник-убийца, который прокрался к печи, в коей пирог для вас пекся; но едва открыл он дверку печи, вонища от пирога так шибанула ему в нос, что тотчас с ног и сшибла его. Возле печи мы его и обнаружили…

— Что… что вы мне такое говорите? Вонища? От пирога?! — вскрикнул ошеломленный король.

— Да, сир, ужасающая. Нам даже кажется, что человек этот и не оправится уже…

— О, небо! — Коккул исторг отчаянный стон. — Дверку печи вы ведь отворенной, я понял, оставили, и смрад тот уже и я обоняю! Пропитает теперь амбре такое весь дворец мой! И ведь похоже весьма на дух пирога с яблоками, луковицами и беконом, какой однажды — или даже дважды — залетал ко мне на стол через каминный дымоход…

— Письмо же вот еще, сир, письмо! Эй, кто-нибудь, кто читать умеет, прочтите письмо Его Величеству!

Выступивший из толпы грамотей схватил в руки лист бумаги и стал читать:

«Достодолжно Чтимый Высокий Свинтос,
Предпринятая тобой в моих интересах попытка отравить ядом короля Коккула и весь его Двор путем натирания кандриловым семенем внутренних стенок супниц, соусников и графинов пред тем обедом, который я лично вместе с нашими собратьями соблаговолил почтить моим присутствием, была, к сожалению, сорвана. Разузнал я, что вмешался в дело сие некий могущественный заклинатель, ведущий ныне со мной непримиримую борьбу. Не кто иной, как он плеснул отравленным супом в лицо мне; не кто иной, как он принудил нас вкушать мясо наших собратьев, запеченное в подброшенном на стол взамен поданного тогда обеда дьявольском каком-то пироге; не кто иной, как он заставил нас страдать понапрасну от ожогов губ, ротовых полостей и желудков антидотом, который приняли мы заранее для собственной защиты от кандрилового яда. Заклинатель тот проживает на холме с маяком неподалеку от Лардизабалона, и Орден Высоких Свинтосов Ампелоса, в рыцари коего посвятил тебя сам я, Великий Магистр Парорекс, дало единогласно клятву обрушить на его голову самое страшное мщение. Ждать недолго, наш флот почти уже приготовлен к выходу из гаваней, и чародей с маячного холма никоими кознями своими не упасет ни самого себя, ни всю Лардизабалу от самого жестокого от нас возмездия. Но прежде полезно было бы для нас все-таки убить тайно ядом короля Коккула, и для выполнения сего дела посылаю я тебе семена кандрила. Приищи в королевской кухне какое-нибудь укромное место, спрячься в нем и сиди до минуты, когда появится у тебя возможность внести тайком яд в приготовляемую пищу. Я отправил королю Коккулу ультиматум — с требованием выплатить мне дань. Если уплатит он золотом, всё то золото, в случае успеха порученного тебе дела, будет твоим. Если попадешь ты в плен, измышляй какой угодно вздор — лишь бы просто тянуть время; ибо, когда инвазия наша, к коей мы уже приуготовлены, захлестнет земли Лардизабалы, кровь Коккула застынет в жилах его».

— Более всего прочего изумляет меня тот факт, что заговорщик этот не придумал ничего лучшего, кроме как внести яд в пирог с таким вот, принюхайтесь вы все, запахом, — сказал король. — Но в чём же? в чем же? в чем же загадка для меня в деле этом?… Ха-ха! Есть у меня одно соображеньице! Трубите в трубы — да узнает об этом соображении моем весь свет!

Во дворце и под его окнами трубачи протрубили в трубы, и глашатаи помчались на конях по улицам города с кличем: «Его всемилостивейшее Величество король Лардизабалы в сию минуту приготовляется донести до слуха всех и каждого соображение свое!»

Жители столицы — все: от нищих и до вельможной знати — толпами стекаться стали на площади, чтобы выслушать наиновейшее королевское соображение, и не прошло и получаса, как слова, продиктованные Его Величеством в дворцовом кабинете, оглашены были всем подданным его:

«КТО ПЕКЛА ПИРОГ МНЕ ЭТОТ, ИСПЕКЛА И ТОТ!»

На площадях завязываться стали стихийные митинги. Общественное мнение Лардизабалы давно уже пришло к заключению, что политические дела в стране находятся в довольно странном и запутанном состоянии, и масла в огонь подлили последние королевские распоряжения о «сохранении беконных отрезов», а также о скупке по завышенным ценам луковиц и яблок; такого рода вмешательство государства в устоявшийся порядок торговой деятельности, пусть и расхваливалось оно правительственными газетами, клеймилось прессой оппозиционной как немотивированное ничем расточительство, могущее привести к весьма скорому оскудению казны. Однако подыскать и высказать какие-либо доводы «за» или «против» озвученной только что мысли короля «Кто пекла пирог мне этот, испекла и тот!» не смог никто.

Во дворце же король Коккул, воодушевленный великой своею идеей, приказал незамедлительно сыскать и привести к нему новую повариху вместите с ее попечителем — Премьер-Министром Луны.

Между тем кое-кем из придворных, лакеев и стражников замечено было, что из глаз кабанчика — любимца Мениспер, восседавшего у двери в королевский кабинет, — закапали обильно вдруг слезы. Лежавший же на полу злоумышленник, едва-едва не прибитый насмерть духом пирога, мало-помалу пришел в чувства, приподнял голову, огляделся — и глянул в глаза кабану-привратнику. И сей же миг бросились они один к другому — с криками: «Мой братец! Мой потерянный — так давно, так давно потерявшийся братец!»

— Мы с вами из одного опороса, сир, — молвил привратник, — потому простите, прошу вас, вы мне эти слезы! Разлучили нас, когда были мы совсем еще маленькими, молочными поросятами; продали меня некоему купцу, у него-то и купила меня на рынке женщине по имени Мениспер.

— О, мой любящий брат, — отвечал ему кабан, ставший на преступную стезю, — каюсь я ныне во всех злоумышлениях моих! На твою грудь изолью я признания о тех злодейских заговорах тайных, в кои вовлечен я был.

И, уложив голову брату на колена, рассказывать стал арестант в присутствии короля Коккула длинную историю о Восстании Свиней в Великом Герцогстве Ампелосе. Одному матерому хряку, вожаку свиного стада, коего хозяин кликал Парорексом, довелось перед тем свести знакомство с кабаном, ведущим свой род от людей, которых двадцать, не менее, столетий назад некая могущественная волшебница обратила в свиней. Сумел Парорекс выведать и имя той волшебницы, и место ее проживания; с большими трудами добрался он до ее острова и попросил ее научить его заклинанию, которое дало бы ему власть наоборот — свиней в людей превратить. Долго уговаривал он волшебницу, и, в конце концов, уступила она ему, обучила нужному заклинанию; после чего отправился он в обратный путь. И когда воротился он, — все свиное племя Ампелоса вмиг превратилось в людей. Подняли тотчас они мятеж, который увенчался успехом, и усадили хряка Парорекса на трон Великого Герцога.

Затем бывшие свиньи со ссорами и драками поделили меж собой все главные государственные посты. При дворе Парорекса царили алчность и обжорство, и после того как новоиспеченная знать пожрала все государственные запасы, занялась она пожиранием других стран. Намеревался Парорекс, предварительно отравив короля Коккула на дружеском, данном ему как почетному гостю обеде, захватить и Лардизабалу, — когда приправленный ядом суп неведомая какая-то сила неожиданно выплеснула из супницы ему в лицо.

Во дворец тем временем вернулись из сада Пикротоксин и его супруга.

— Обед для Вашего Королевского Величества готов и уже подан! — объявила королю главная повариха.

— Премьер-Министр Луны! — воззвал Коккул к Пикротоксину. — Прежде чем предприму я попытку отобедать поданным мне пирогом, который спас — уже спас, подчеркну я, мое королевство; спас тем, что уберег он меня от умерщвления ядом, — я пред всем народом хочу выразить благодарность мою этой доставленной тобой ко мне во дворец новой поварихе за ее сегодняшнюю работу!

Лицо Мениспер просияло от довольства и гордости.

— А это кающееся создание, — Коккул указал на схваченного, — может отныне проживать, воссоединившись с близким своим сородичем, в королевском моем свинарнике. Карать я его не стану, бекон делать из него не будут.

— Если будет на то соизволение Вашего Величества, страна в грядущие годы сможет обрести процветание на всех тех свиньях, которые сейчас угрожают вам войной, — сказал Пикротоксин. — При условии, что последуете вы всем моим советам — советам о том, как должно подготовиться вам не мешкая к их в ваше королевство инвазии.

— Жду я слова твоего, Премьер-Министр Луны!

— Повелите установить на морском побережье фортификационные сооружения — в виде пекарен. На всех береговых линиях установят пусть их — исключая лишь берег пролива напротив холма, именуемого Бакеном. Пусть все пекарни оснастят батареями из железных печей. Пусть все запасы бекона, луковиц и яблок, собранные и хранимые ныне в ваших арсеналах, распределят по всем пекарням, и пусть из этого сырья вылепят там заготовки для выпечки известных вам пирогов. И когда вражеский флот станет приближаться к берегам, пусть зарядят все печи пироговыми заготовками, разожгут в печах огонь и пекут пироги — до той минуты, когда корабли подойдут совсем близко. И тогда — да будут отворены обращенные к морю двери пекарен всех и дверки всех печей в них! И враг отпрянет от берегов, — отпрянет во всех местах, исключая лишь неохраняемый батареями отрезок под холмом с маяком. После сего довести дело до конца предоставьте вы мне!

— Вздор какой-то! — воскликнул король. — Бомбардировать врага смрадом вот таким?! Сие сочтут варварством — противным всем правилам ведения цивилизованной войны. Однако… как бы то ни было, но пред пирогом таким в немалом все-таки долгу я, и мою благодарность кулинарше выкажу я тем, что попытаюсь сейчас его откушать… если смогу.

Под звуки труб прошествовал Его Величество со свитой вельмож в огромный пиршественный зал, где поджидал его, стоя одиноко посреди широкого стола и застывая уже, пресловутый пирог — с беконом, луковицами и яблоками.

— Эй, кто-нибудь, взрежьте же его и поделите на порции! — повелел король.

— Да проявит Ваше Величество милость ко мне, — дрожащим голосам отвечал ему Королевский Дворецкий, — ибо здравие мое хрупко весьма… Содеять сие не отважусь я…

Выполнить монаршее повеление не осмелился никто.

— Жалкие трусы! — крикнул король. — Смотрите же на меня — все смотрите!

Коккул вонзил нож в толщу пирога — и побледнел. И, отринув спустя несколько мгновений нерешительность, быстрым движением руки отсек ломтик пирога, — но тотчас отворотился от него и бросился вон из зала; толпа лакеев и вельмож, зажав крепко носы, ринулась за ним вслед.

В коридоре, вдалеке от пиршественного зала, король отдышался и увидел Пикротоксина.

— Распорядись же, распорядись поскорее насчет батарей! — крикнул ему Коккул. — И вот еще — от меня кое-что в дополнение: после распахивания дверок печей пусть пекари еще и пироги взрежут! Да, пускай взрежут пироги!

***

Предпринятые меры по защите берегов Лардизабалы посредством установки батарей-пекарен возымели успех: когда рыцари Ордена Высоких Свинтосов, подплывшие на огромном количестве боевых кораблей, изготовилось уже к высадке на берега королевства, мощные удары заряженных пирогами печей принудили захватчиков отступить в море. Однако вскоре разведали они, что берег пролива под холмом Бакеном батареями не защищен, и в час прилива двинул туда весь флот Великого Герцога. Увы! когда большая вода ушла, все суда обнаружились сидящими на мели, некоторые из них даже выбросило на берег: при маяке на вершине никого не было, и огонь на нем, помогавший кормчим выверять путь, не горел.

В ту же ночь Пикротоксин прошагал в одиночку через пустошь и, взобравшись на вершину холма, стал посредством могучего колдовского заклятия скатывать оттуда вниз облако за облаком, которые скоро покрыли все корабли в проливе непроглядным мраком. Затем насобирал он в шапку свою семян папоротника, снял с себя плащ, взметнул его по ветру, вскочил на плащ верхом и пролетел три раза по кругу над кораблями в проливе, разбрасывая вниз собранные семена — которые падали во тьму подобно живым огонькам.

На каждый корабль герцогского флота, когда окутывать их стала тьма, переданы были слова Парорекса, что всё происходящее в те часы с их судами, а также с погодой — дело рук чародея с маячного холма, объявившего Великому Герцогу и всему Ампелосу личную войну; о возможных кознях того чародея его предупреждали. А посему холм Бакен, едва лишь рассеется тьма, должно им взять штурмом; чародея же надлежит пленить и убить. Сам же холм станет удобнейшим местом для разбивки военного лагеря; в нем Орден начнет приготовления к взятию Лардизабалона — вражеской столицы.

Настолько естественным было в характерах этих созданий ощущать себя всегда свиньями, что едва ли смогли заметить они перемену в своих обличиях, когда утром следующего дня попрыгали они все с кораблей в воду и обширным стадом свиней выскочили из моря на берег. Обнаружилось в то утро, что холм чудесная какая-то сила за ночь обнести успела по кругу прочной изгородью — с обращенными к морю единственными воротами в ней. Ворота были растворены, в них-то и устремилось все свинское воинство с матерым хряком Парорексом впереди. Парорекс домчался до безлюдной вершины с маяком в тот как раз миг, когда пара отставших рыцарей его вбежать успела в ворота; и ворота закрылись.

И разбрелось по всему холму Бакену предивное свиное стадо, видеть какого не доводилось прежде никому на свете. Пикротоксин преподнес все то стадо в дар королю своему Коккулу. В первые недели выказывали те свиньи дикий, необузданный весьма норов, однако приданые стаду опытные свинопасы очень скоро привели их всех к повиновению.

В день, особо для того назначенный, король Коккул пред всем Двором своим и всем народом возблагодарил королевскую повариху Мениспер за ее знаменитые пироги, после чего жители Лардизабалы, признательные за спасение их земель и городов от свинской инвазии, преподнесли ей в дар семь отлитых из золота поросят.

Вот так и прославил Пикротоксин, как обещал он и предсказывал, кулинарные таланты своей Мениспер, хотя пироги ее сам есть и не любил. Великое множество пирогов выпекалось по ее выучке из мяса свиней, пасшихся на холме Бакене, и в память о сослуженной когда-то народу кулинаршей и ее мужем-кудесником службе, беконный пирог в тех землях называют нередко «бакенным пирогом», иногда «пирогом с маяка».

***
Перевод повести Генри Морли (Henry Morley, 1822–1894) “Bacon Pie” из книги “The Chicken Market”, 1877 г.
Иллюстрации Чарльза Беннета (Charles H. Bennett).
© Перевод. Олег Александрович, 2024

*****
Об авторе:

Генри Морли (1822 — 1894) — известный в свое время, во 2-й половине XIX века британский издатель, литератор и биограф, один из первых университетских профессоров английской словесности.